------------------------------------------------------------------ Знакомые делятся на две части. Узнав о смерти одних, испытываешь только испуг:" вот ведь, и со мной может то же случиться", - а потом забываешь. Услышав о смерти других, чувствуешь страшную обиду и негодование: "Как? За что? Почему именно их?" - и забыть потом не удается. Видимо, вторых можно уже точно назвать "хорошими людьми". Критерий довольно жесткий - но их все же не так мало, как иногда кажется. Я, скажем, потерял уже нескольких. Но такой дикой обиды, как узнав об Ане и Игоре, я не испытывал никогда. ------------------------------------------------------------------ Встречались мы все, кроме Москвы, в основном на биостанции Университета на Белом море - место само по себе небезынтересное. Трудами в основном одного человека - первого директора биостанции Н.А.Перцова - в этом небольшом учебно-лабораторном поселке на берегу Белого моря (на самом Полярном круге!) держалась удивительная моральная атмосфера. Установилось так, что на станции год за годом на лето собирались люди умные, веселые, культурные и (что греха таить) немного инфантильные. Собирались поработать - строить, чинить, пилить доски, собирать плавник по островам - и отдохнуть: побродить по лесу и побережью, потрепаться с себе подобными обо всем на свете, попеть под гитару часы напролет, иногда до утра, благо ночи там летом белые. Изо всех мест, что мне приходилось в жизни видеть, на биостанции хорошим людям приходилось, пожалуй, лучше всего. Видимо, в хорошем научном центре атмосфера интеллектуализма и сотрудничества такая же - но там присутствует постоянное нервное напряжение и полуманиакальная сосредоточенность на работе. Из такого центра естественно уехать отдохнуть на месяц на биостанцию. Видимо, в хорошем ашраме обстановка безопасности и взаимопонимания похожа - но как-то там все же скучновато. Питомец такого ашрама на биостанции не почувствует себя во враждебном окружении - но, возможно, приобщится неких новых радостей. А вот "человеку дела" на станции было бы скучновато, это верно. И эти бесконечные разговоры, перескакивающие со скандинавской мифологии на математическую логику, с истории Древнего Рима - на историю толкиновского Средиземья, с Махабхараты - на принципы инерционной навигации, с ремонта лодочного мотора - на Калевалу, с биологии какой-то местной твари - на закон сохранения энергии... И песни по вечерам, плавно переходящим в утра. Это пересказу не поддается. Можно написать большой труд, от которого, впрочем, людям, не знающим языка, пользы все равно не будет. Видимо, надо бы это называть "коллективной медитацией на литературно-музыкальной основе", да только зачем? Работали при этом вполне добросовестно (хотя, конечно, не шибко квалифицированно). Это важно: от безделья портятся даже хорошие люди. Безделья на биостанции не было. Иногда под настроение зарабатывались до ночи - благо опять же ночи белые. И - худо-бедно - весь поселок станции все же построен стройотрядом. И вот даже в этой славной компании Игорь и Аня - сначала отдельно - выделялись. Чем - не берусь сказать точно. Видимо, тем, что в их присутствии окружающим становилось лучше. Помнится, откручиваешь от большой железной штуковины очередную гайку, а она, подлая, падает внутрь этой самой штуковины, и приходится за ней лезть, а вылезаючи, конечно, приложишься головой об какой-нибудь острый угол, а когда все собрали обратно - естественно, стало хуже, чем было, и как-то чувство юмора уже начинает отказывать - и тут Анин голос: "Ребята, хотите чаю с бутербродами?" Или надо бы передвинуть нечто тяжелое, да лень - и идет мимо Игорь. "Помоги, а?" "Конечно, о чем разговор!" Взяли и передвинули. Вроде бы ничего такого - а стало легче жить. А еще Аня пела. А Игорь стихи сочинял. До чего же обидно, ... Андрей. ------------------------------------------------------------------